Почему ограниченно пригодные граждане представляют большую проблему для армии

Александр служит фельдшером медицинского центра в одной из воинских частей, воюющих на востоке Украины. В его обязанности входит направление бойцов в военно-медицинскую комиссию для определения пригодности к военной службе.

Об этом сообщает ZN. UA, сообщает Центр журналистских расследований.

Батальон Александра занимает очень важный участок фронта. Однако каждый, кто в нем участвует, знает о проблеме ограниченной пригодности.

— Александр, какие функции выполняет фельдшер медицинского центра воинской части?

– В боевой армии функции – понятие довольно произвольное. Согласно закону, фельдшер – это фельдшер, начальник медицинского центра батальона. Правильно он должен просто следовать указаниям врача и помогать ему. Но в той ситуации, которая существует сейчас, все несколько иначе. Сейчас люди очень часто выполняют функции в соответствии со своими способностями, а не только служебными обязанностями. Например, мы взяли хорошего реабилитолога с поста гранатомета после 40 боевых выходов. На данный момент он помогает в реабилитации людей.

Поскольку я врач с достаточно большим стажем работы и специальности (проработал в анестезиологии и реанимации 13 лет, последние 10 лет в IT, но предыдущий опыт сейчас очень помогает), я выполняю функции начальника, когда его там нет, занимаюсь организацией процесса в целом, эвакуацией, направлением в ВЛК и контролем людей, которые туда едут, а также результатами ВЛК.

— Как проходит процесс прохождения бойцами ВЛК на пригодности к военной службе? Каковы этапы?

— ВЛК проходят по разным причинам. Любой проход осуществляется исключительно по указанию, подписанному командиром подразделения. Можно отправить здорового человека, у которого нет сертификата ВЛК, лишь бы понять, годен ли он к военной службе.

Раненые и больные – это отдельный процесс. Мы отправляем их в ВЛК обычно после того, как понимаем, что этот человек не может выполнять боевые нагрузки, или если есть сомнения, что он может это сделать, чтобы понять, насколько человек болен. Мы отправляем в профессиональную медицинскую комиссию для заключений, которые мы не можем дать самостоятельно.

Этапы. Предварительно – это понимание того, почему именно этого человека следует отправить в ВЛК. Затем происходит формирование запроса, подпись командира и направление в ВЛК в один из региональных пунктов ВЛК. Они разные. Есть центральные и есть те, которые нам ближе, но обычно не имеют много прав, таких как списание. В этом случае они направляют человека куда-то еще.

— Какая картина с вновь мобилизованными?

— Вновь мобилизованные — это совсем отдельная история. Часто бывает так, что привозят людей, не прошедших ВЛК. В начале вторжения это было логично — пока вы проходите ВЛК, противник может значительно продвинуться. Поэтому сначала людей отправляли без ВЛК, а сами люди уезжали добровольно. Однако со временем появились различные нюансы. Так на фронт попали разные люди. И тогда никто не знал, как от них избавиться: попасть в армию было гораздо проще, чем выйти из нее позже.

Одна из главных проблем здесь заключается в том, что из-за зуда в заднице в некоторых особей вновь мобилизованные часто вообще не проводятся через ВЛК. Например, недавно мы получили человека, который перенес инфаркт миокарда месяцем ранее. Мужчина даже начал проходить ВЛК, а затем его приказ довели просто до «нуля», где ему пришлось с ним бороться. Однажды он надел броник — и получил нестабильную стенокардию. Слава богу, я знал, что с этим делать. Они быстро сняли этот броник, дали нитроглицерин, записали его и отправили в ВЛК по приказу командира, чтобы списать человека. Но такая контрейлерность, когда к нам приходят люди, которым абсолютно нечего делать в армии, ужасно выбивает всех – и медицинскую службу, и боевую часть.

— А как быть с теми, кто получил травмы и прошел лечение? Какая здесь картина? Существуют ли четкие критерии, перечень заболеваний, по которым человек признается на сто процентов негодным к военной службе? Если нет, то чем руководствуется ВЛК?

— Что касается раненых, то проблема здесь тоже достаточно большая. Таким образом, У ВЛК есть определенные критерии, по которым она определяет «пригодный/ограниченно пригодный/не пригодный». Но стакан воды может быть как наполовину полным, так и наполовину пустым. Если вы напишете «слегка нарушенная функция», вы получите одно. И если то, что есть на самом деле, вы получите что-то совершенно другое. Если врач получит приказ, что он не должен быть непригоден для большего, чем такое-то количество, то он напишет другое. Боец берет в руки ВЛК, приходит в подразделение и говорит, что не может служить. И мы видим, что на самом деле не может. А по заключению ВЛК — может быть. И что с этим делать? По мнению ВЛК, он должен быть судим и заключен в тюрьму, потому что он здоров. На самом деле картина совершенно другая.

У меня была такая ситуация, когда в ВЛК приходил человек, ему писали диагноз и рядом с ним – «здоровый». Через неделю человека с таким же диагнозом, плюс других, прооперировали в нейрохирургии, потому что они не могли ходить в течение двух месяцев. Мы нашли способы отправить мужчину в больницу на лечение, сейчас он проходит реабилитацию. Он вряд ли сможет вернуться в армию.

Или другой случай — человека с рассеянным склерозом на ВЛК не увидели. Потому что у невролога есть течение. Он ходит, как будто общается — молодец, здоров. Там есть темная история. По какой-то причине мужчина скрыл свой диагноз. Когда он уже был травмирован и болезнь начала прогрессировать, никто не мог понять, что происходит. Кто-то подумал: может быть, «косит». А потом последовал диагноз…

Это примеры равнодушия и неквалифицированности конкретного врача. Если бы нормальный врач сидел на ВЛК, он бы увидел конкретную проблему, и тогда должно было произойти либо списание, либо лечение с последующим повторным обследованием.

Слава Богу, туберкулез сразу списывают на ВЛК, если диагноз поставлен. Гепатит С определенной степени списывается при диагностике и определении. Но даже парней с ампутацией рук и ног очень часто почему-то не списывают, а пишут им: «С повторным обследованием через полгода». Хотя ни рука, ни нога не отрастут в них. И это ложится на часть, потому что их вообще нельзя списать, ребята находятся в каком-то резерве, который абсолютно нельзя использовать. Все прекрасно все понимают. И оно виснет.

Я не знаю, как был составлен этот список, но с точки зрения травматологии, на мой взгляд, он наиболее пошлый. Парень на видео, по данным ВЛК, полностью в форме. Я хотел бы посадить того, кто написал ему это, в окоп вместе с ним, чтобы парень с этим пальцем доказал ему свою пригодность. У парня, правда, тоже был псориаз, поэтому ему в итоге дали «ограниченную пригодность» — то, что в этой ситуации пришлось писать с самого начала.

— Как часто в своей работе вы видите примеры, когда люди с явной инвалидностью признают «пригодными» или «ограниченно пригодными»? Что это за примеры?

— Для людей с явными отклонениями писать «пригодный», тогда такого понятия нет. Но «ограниченная пригодность» — это такая широкая вещь, где запихают абсолютно всех. Если понятно, что этот человек не может написать «полностью пригодный», но очень хочется или внутренние заказы не дают возможности написать «совершенно не пригодный», то по некоторым критериям пишут «ограниченная пригодность». И мы получаем человека с кучей хронических язв, который «ограниченно здоров» и должен служить. Понятно, что не на «ноль». Здесь, опять же, вопрос военной специальности. Даже человек с ампутацией ноги может служить и быть полезным, если у него есть соответствующая квалификация и если это штатная работа. Это возможно, но подходить нужно с умом. Потому что если у солдата куча хронических заболеваний и при этом приходится носить бронежилет и бежать по линии фронта, то это мина для тех, кто находится рядом с ним.

Если человек «ограниченно пригодный», то, теоретически, его нельзя ставить на «ноль». Но на практике, если командир имеет ограниченное количество подходящих отделов, что ему с ними делать? Так или иначе, люди как-то пытаются бороться. Те, кто не может вообще, они не могут. Если для них есть место в тылу, они его находят. А если места нет, то этот человек никуда не денется. На самом деле резервных батальонов для таких людей нет. Те, что существуют, на самом деле являются механизмом перевода людей из одного направления на другое. Он попал в резервный батальон, немного задержался в тылу и через некоторое время воевал на том же участке фронта, только чуть дальше. Потому что его загнали туда, чтобы закрыть какой-то прорыв.

То есть проблема «ограниченной пригодности» сейчас является самой большой проблемой армии. Их нельзя брать в армию. Перевести невозможно нигде, потому что говорят: «У всех нас ограниченная посадка. Куда мы всех переведем? То, что вы хотите, делайте это с ними». Но с ограниченно подходящим невозможно полноценно бороться. Есть и те, кто борется и сознательно идет на это — после операций, с разрезанными пополам легкими, они находятся на «нуле» и не хотят уходить. Они просят, чтобы им вводили обезболивающие, и боролись дальше. Но мы не можем требовать этого от всех. Даже те, кто хочет бороться выше своих сил, далеко не всегда и не каждый может. На самом деле, при определенных обстоятельствах, они могут быть несчастьем для своих собратьев.

Это проблема, мне кажется, общая, социальная. С которой никто ничего не делает по делу. Мы тушим только там, где он уже горит, на равных частях. Когда мы видим, что все совсем плохо, ищем какие-то обходные пути, куда-то переносим, трижды отправляем в ВЛК, чтобы написать хоть какие-то ограничения. Ибо, с точки зрения командира, если его «штаб» заполнен подходящими, даже когда они хромают на обе ноги, он вынужден воевать со всеми. В противном случае это будет несоблюдение приказа. И когда приходят люди, которые, по сути, не способны полноценно бороться, то это огромная проблема.

Достаточно показательный пример. У нас был борец с болезнью Рейно (характеризующейся симметричными двусторонними пароксизмальными спазмами артерий пальцев, реже стоп и проявляющейся бледностью, болью и парестезиями. — А.К.). Слава богу, мы смогли избавиться от него до того, как батальон пошел на «ноль». Но это была целая история. Даже «ограниченная пригодность» изначально не была написана ему. Человек действительно не может носить береты, хромает на обеих ногах, операции, гноятся раны. В конце концов они написали «ограниченную пригодность». Они спрашивают: что он может сделать? Он может сидеть и смотреть на небо. Если они вам понадобятся, то сделайте для них специальные подразделения ПВО, они будут сидеть и смотреть в небо. Оддалик бой.

Все это требует большой доработки. На данный момент это большое оскорбление бойцов, которые действительно травмированы, ранены, отдали свое здоровье, а потом их просто футболят, говоря, что они могут драться и просто «косить». Вы понимаете, как такие вещи могут повлиять на моральный дух бойцов.

— Как вы думаете, что можно сделать с этой проблемой? Системно. Потому что, с одной стороны, добровольцы почти все ушли в первую волну и сейчас им нужна ротация, замена. И желающих их заменить уже гораздо меньше. Поэтому часто бывает, как говорится, кто был схвачен, а кто себя не очернил – что послали. С другой стороны, понятно, что такие солдаты являются обузой.

— В плане системной работы нужно просто честно вести ВЛК. Ни больше, ни меньше. Пусть приезжает меньше людей, но они должны быть в основном боеспособными. Потому что мы теряем просто море времени для медицинской части, обременяя этим команды и тот же ВЛК, когда мы вынуждены отправлять туда одних и тех же людей два-три раза. А потом, когда мы получаем «ограниченную пригодность», мы вынуждены вообще ничего не придумывать, потому что ни эти люди не могут служить до тех пор, пока они не напьются, и их нельзя списать со счетов. Это никоим образом не способствует моральному духу или боеспособности. С одной стороны, это очень непрофессиональный подход. С другой стороны, в некоторые моменты он может быть откровенно коррумпированным. Когда они думают не о деле, а о том, чтобы сделать для себя крупные суммы на дырах в законодательстве.

Мы должны начать с базовой честности. Прямо сейчас нужно задать вопросы о пересмотре всех тех положений, которые были ранее. За очень короткое время.

Например, у нас огромная проблема с ушибами. Контузия – это не рана, которая сразу видна. Нет ни фрагмента, ни крови. Поначалу многие думают, что это совсем не проблема. А контуженных даже не высылают с позиции. Часто это невозможно, ведь если весь отдел контужен, то вы не отправите всех. Не все хотят.

Но те, кто был объявлен, очень часто играют в футбол на первой строчке. Говорят, что сидите пять дней в своем ППД (пункте постоянного развертывания. – А.К.), и все будет хорошо. В результате эти люди лечатся логоневрозом, теряют боеспособность на достаточно серьезном уровне, получают психические расстройства. И со временем это усилится. И если бы таким контуженным людям в первые часы или хотя бы дни была оказана квалифицированная помощь определенными препаратами, то через 5-7 дней лечения они бы вернулись.

Многие устаревшие алгоритмы, начиная с мирного времени, когда столько проблем просто не существовало. Понятно, что система сейчас ориентирована исключительно на раненых. Да и то — совсем нет, если брать во внимание случаи с ушибами. И практически не ориентирован на соматических больных.

Если в нашу армию была призвана куча людей с огромным количеством хронических язвочек, то это в основном становится проблемой для этого человека и медицинской части. Вопрос о том, как человеку с хроническим остеохондрозом носить бронежилет непрерывно, вообще не задается. При необходимости обезболивают прямо в положениях. Уколы «обезболивают» постоянно. В больницу его практически невозможно поместить. Это уже без ВЛК. Ставится только такой, что он больше не может стоять или сидеть.

— Как вы думаете, что больше — самоцензура, так сказать, тех, кто работает в ВЛК (человеческий фактор), или инструкции сверху и проблемы устаревших алгоритмов?

— Зависит от ситуации. Но то, что я вижу очень часто, это приказы сверху. Есть статистика потерь. Для того, чтобы хоть как-то его снизить, они идут на такие вещи, что хоть что-то, и возвращаются на фронт. Но так быть не должно. Потому что в финале это все равно не выиграет.

Армия – это не отстойник. Если у кого-то есть идея выставить на фронт хронических алкоголиков, с психическими проблемами, и он считает, что эти люди могут принести хоть какую-то пользу, то это не так. На самом деле, просто другие люди тоже будут бороться за них. Умирайте за них, вытаскивая их из обстрела при попадании в них. Если мы не российская армия, которая работает с «заградотрядами», то мы ничего не можем сделать с такими людьми. Если они уйдут на «ноль», а некоторые из них пойдут туда, и напьются там (а вы не всегда можете поймать руку), то они вызовут пожар. Просто потому, что такой человек будет куда-то ходить, это будет совершенно неконтролируемо. Исправные командиры имеют довольно строгие методы для таких людей, которые имеют мало общего с правами человека, но многие с боевыми задачами. И это оправдано тем, что спасает жизни других людей. Но если такие люди попадут сюда, это значительно улучшит процесс. Таких людей можно мобилизовать в будбаты, чтобы они что-то копали.

Вы просто должны делать свою работу добросовестно.

Напомним, что с 24 февраля в Украине в результате вторжения российской армии погибли 20 тыс. мирных жителей и 100 тыс. военнослужащих. Об этом во время выступления 30 ноября заявила президент Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен.

Увага! Ми увімкнули премодерацію. Коментарі з'являються із затримкою

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

Підпишіться на останні новини

Використання матеріалів сайту дозволено лише за умови посилання (для електронних видань - гіперпосилання) на сайт NIKCENTER.


Copyright © 2012-2024. NIKCENTER