Как врачи из Снигиревки выживали в оккупации: спасали людей, не предавали клятву Гиппократа и ждали Вооруженные Силы Украины

Год назад в марте 2022-го российские войска приближались к Снигиревке, которая оказалась на линии фронта между Николаевом и оккупированным Херсоном.

Медики большой районной больницы оказывали помощь раненым гражданским и военным, которых привозили с Херсонщины, и тогда врачи еще не осознавали, что в течение следующих девяти месяцев будут вынуждены сосуществовать с оккупантами.

Заключенная после Второй мировой войны Женевская конвенция предоставляет особую защиту больницам и медперсоналу в условиях боевых действий. Впрочем, врачи и медсестры, которые остались работать в Снигиревке, засвидетельствовали, что в течение всей оккупации вооруженные российские военные допрашивали их, угрожали расправой, требовали отдать ценное медицинское оборудование.

По данным Николаевского областного управления здравоохранения, в 2022 году 32 больницы и амбулатории Николаевщины попали в оккупацию. 45 были повреждены в результате военных действий. На сегодня все медучреждения освобождены украинскими военными.

В целом The Reckoning Project подсчитал, что только в пяти прифронтовых областях Украины после 24-го февраля 2022-го года под оккупацией находились 748 медучреждений.

Этот материал — хроника мучительного опыта, ежедневных испытаний и сложных решений, с которыми пришлось столкнуться медикам одной районной больницы в Украине.

***

Наталья Дворецкая думала, что за 27 лет работы в Снигиревской больнице видела все. Медсестра лечила больных с самыми разнообразными травмами и болезнями. В марте 2022-го ей пришлось учиться новому — спасать людей в условиях, когда медикам угрожают вооруженные оккупанты.

«Вы настраиваете коллектив против нас. Вы и ваши люди стреляют в нас глазами. Вы можете сказать своим сотрудникам, чтобы были с нами приветливее?» — обратился как-то к ней российский военный.

«Наши глаза — это было единственное оружие, которое у нас было», — с удивлением пересказывала она эту претензию россиян.

Снигиревская районная больница состоит из нескольких многоэтажных корпусов, расположенных на окраине города на холме у реки Ингулец. Перед началом большой войны в медучреждениях Снигиревки работало 215 медицинских работников. Они обслуживали более 22 000 жителей города и близлежащих сел.

Когда начались боевые действия, многие медики решили, что оставаться в городе опасно и выехали с семьями. И все же 80 медицинских работников — преимущественно медсестер — остались.

Несмотря на мощные бомбардировки, отсутствие света, перебои с водой и вообще нечеловеческие условия, в течение девяти месяцев медики, как они сами зафиксировали, оказали медицинскую помощь по меньшей мере 5000 местных жителей, которые все еще проживали в Снигиревке.

Клиника оказалась единственным работающим учреждением в городе, которое имело пусть и ограниченный, но доступ к питьевой воде и электроэнергии. Больница имела генератор.

За год до войны Дворецкая уволилась из Снигиревской больницы и устроилась в частную лабораторию. Когда в марте 2022-го прогремели первые взрывы, медсестра поняла, что совсем скоро в больницу будут привозить раненых, и бывшие коллеги могут не справиться с потоком пациентов.

«Если вам нужны руки, я готова», — написала она врачу, который в то время руководил медучреждением. Через несколько дней получила ответ в мессенджере — сердечко.

Дворецкая немедленно вернулась и взяла на себя роль главной медсестры. В течение следующих шести месяцев она стала правой рукой исполняющих обязанности главных врачей (впоследствии обоих, угрожая расправой, выслали из города).

Последние три месяца оккупации главная медсестра руководила учреждением.

***

Армия РФ взяла Снигиревку под свой контроль 19-го марта 2022-го года.

Не прошло и недели с тех пор, как Дворецкая вернулась на работу, как по дороге в госпиталь увидела танки и военные машины, которые двигались в направлении медучреждения.

«Техника была повсюду. Это было действительно страшно», — вспоминала она.

Дворецкая решила зайти через черный вход. Вооруженные россияне были в каждом помещении, на каждом этаже и лестничной клетке. Военные приказали выйти из больницы всем и разделили людей на три группы: медики, пациенты, посетители.

Дворецкая решила остаться внутри, чтобы оказать помощь двадцатилетнему парню. Это был сын сотрудницы. Он, гражданский, был ранен осколками во время обстрела. Медики сделали ему рентген и отправили зашивать раны.

В палату зашел вооруженный русский солдат азиатской внешности и недвусмысленно дал понять, чтобы медсестра отошла от пациента.

«Я боялась за себя, но больше боялась за парня», — вспоминает она. Она просила остаться с раненым, но военный прислонил к ее животу приклад автомата. Выбора не осталось и она пошла на улицу.

Такая первая встреча с россиянами заставила Дворецкую и других медсестер бояться каждого следующего визита военных Российской Федерации. Те же приходили чуть ли не каждый день.

Медики Снигиревской больницы знали, что несмотря на гарантии защиты, которые предоставляет международное право пленным военным, безоружные украинские солдаты могли стать жертвами пыток — такие случаи были зафиксированы после 2014-го.

В первые недели войны, когда в больницу привозили раненых украинских военнослужащих, а городку угрожала оккупация, врачи быстро стабилизировали пациентов и вывозили подальше от линии фронта на подконтрольную Украине территорию. А тех, кто был в критическом состоянии и мог бы не выдержать дороги, переодевали и регистрировали как гражданских.

Первым мартовским рейдом на медицинский комплекс руководил высокопоставленный российский офицер в сопровождении 40 вооруженных солдат. Он не столько искал украинских бойцов, сколько интересовался, смогут ли здесь лечить его подчиненных. Снигиревские медики объясняли, что после начала боевых действий многие опытные врачи выехали из города, госпиталю не хватало специалистов.

Собственно, 24-го февраля больницу покинул и главный врач — хирург. Самый опытный из старших врачей — 61-летний невропатолог Валентин Шмигельский вызвался исполнять обязанности главного врача. Ему же пришлось и общаться с россиянами.

Шмигельский никогда не скрывал своих проукраинских взглядов. Однако, как и другие снегуровские медики, не предполагал, что может нарушить клятву Гиппократа.

«Когда десять военных приблизились ко мне, я держал руки в карманах пальто, чтобы избежать рукопожатия. Они спросили, будем ли мы их лечить. Я сказал: «Мы врачи. Мы помогаем всем», — вспоминает Шмигельский.

В конце концов, россияне решили не разворачивать на территории больницы свой госпиталь и не отправлять сюда своих тяжелораненых. Зато в медучреждение приходили российские военные с легкими ранениями и болезнями, не связанными с боевыми действиями.

Как пояснил один из врачей, российские офицеры из ФСБ обычно были в неплохой физической форме, но среди мобилизованных было немало пожилых людей с букетом хронических болезней: почек, сердца и тому подобное.

Российские бойцы приходили, когда, например, хотели скрыть от своего руководства травмы, которые получили во время пьянки. Однажды пришлось лечить солдата, который вместо алкоголя выпил электролит — жидкость для танкового аккумулятора — смесь серной кислоты с дистиллированной водой.

***

Из-за боевых действий с первых дней войны Снигиревка осталась без света и воды.

Однако у больницы была собственная водонапорная башня, вода из которой была нужна и жителям города. В конце концов медикам удалось договориться с оккупантами. Они делились водой для города, взамен медучреждение получало критически необходимое топливо для скорой помощи и генератора. Шмигельский время от времени пытался получить хотя бы несколько дополнительных литров бензина.

В середине апреля оккупанты пришли к нему с угрозами и допросом. Упрекнули врача, что тот отправляет больных в Николаев, который называли «вражеской территорией». И.о. главного врача Шмигельский настаивал, что в отличие от оккупированного Херсона Николаев готов принимать тяжелых больных.

Давление усиливалось. Сотрудники ФСБ обыскали квартиру и гараж Шмигельского. На следующее же утро вернулись в больницу и посадили его в больничную камеру — место, где в мирное время лечили осужденных и заключенных.

«Меня били и рассказывали, что со мной будут делать: током, кипятком. Но не пытали, просто били», — говорит Шмигельский.

Ему четко дали понять, что останется живым, если уедет из города. Медик в конце концов смог добраться до Николаева. Каждый раз, когда будет вспоминать об этом, будет уточнять: «Я не сам выехал из Снигиревки, меня заставили».

Перед отъездом, опасаясь, что оккупанты могут назначить собственное руководство, Шмигельский избрал исполняющим обязанности главного врача уролога Владимира Тодосенко, который был самым ответственным из старшего медперсонала.

***

На третий месяц войны больницей руководили Тодосенко и главная медсестра Наталья Дворецкая.

В мае 2022-го россияне запретили любое передвижение между подконтрольными Украине территориями и оккупированными частями Херсонской и Николаевской областей. Как утверждают Тодосенко и Дворецкая, нельзя было ввозить ни лекарства, ни гуманитарную помощь.

Руководствуясь принципом, что оккупационные власти обязаны обеспечивать медучреждения всем необходимым, снигиревские врачи передали администрации перечень необходимого. Из 86 запрашиваемых позиций получили только 14. Да и то не лекарства, а в основном пластыри, клеенки, шприцы и физраствор.

Весной россияне запретили горожанам приближаться к местному кладбищу. Люди хоронили умерших прямо во дворах. Медики Снигиревской больницы боялись, что летом из-за жары это вызовет вспышку инфекционных болезней, и уговорили оккупантов открыть доступ к кладбищу хотя бы им. Поскольку большинство персонала были женщинами-медсестрами, грузить тела пришлось нескольким мужчинам-врачам.

Медики подстраховывали друг друга: когда было нужно, акушерки-гинекологи или медсестры из педиатрии работали в хирургии. Акушерка-гинеколог Юлия Нагорная вспоминает, как ей пришлось стать анестезиологом, ассистируя травматологу во время ампутации.

«В мирное время я не должна была бы этого делать, но у нас не было выбора, человек бы умер», — объясняет Юлия.

Невероятно больно было узнавать своих бывших пациентов среди тел тех, кто погиб во время обстрелов.

«Никогда не забуду молодую девушку, 1986 года рождения. Она приходила к нам с гинекологическими проблемами, и вот после очередного обстрела в больницу привезли ее тело», — вспоминает главная хирургическая медсестра Наталья Либеденко.

Фразу «Никогда не забуду» Либеденко повторяет как мантру. Наталье есть что не забывать. Снигиревку оккупировали в день ее 50-летия. Квартиру разбомбили, и медсестра перебралась жить в больницу вместе с беременной дочерью и зятем. Летом 2022-го родился внук, семья оставалась в медучреждении.

Даже после деоккупации больница оставалась единственным местом в городе, где было относительно тепло (в ноябре даже в помещении больницы мы общались с медсестрой одетые в шапки и куртки).

Главная хирургическая медсестра была единственной, кто мог зашить тяжелые ранения. Поэтому лечила самых сложных пациентов — раненых из-за обстрелов и тех, кого пытали россияне.

«Родственники и соседи привозили их ночью. Они очень-очень боялись сюда приходить. Я помню по крайней мере пять случаев, когда видела пациентов-мужчин с абсолютно черными ягодицами. Я видела, как начинался пневмоторакс (коллапс легких)», — вспоминает Либеденко. Даже спустя несколько месяцев медик способна детально описать характер травм.

Ее коллега Наталья Дворецкая уточняет, что пациентов, которые прибывали тайно после пыток, приходилось регистрировать под вымышленными именами или же не регистрировать вообще.

«Я не знаю, откуда [россияне] знали, но порой они приходили в больницу и искали людей с соответствующими видами травм», — пояснила она.

Задерживали и издевались не только над мужчинами. Либеденко вспоминает женщину, которую лечила после ранения щеки осколком снаряда (во время того обстрела погибли мужчина и девушка). Впоследствии та же пациентка пришла в больницу после того, как побывала «на подвале».

«Лицо было синее, я узнала ее только, когда увидела шрамы на щеке от осколочного ранения», — говорит Либеденко. Женщина рассказала медсестре, что к ее дому подъехал грузовик, внутрь ворвались мужчины с автоматами и натянули ей на голову мешок. По словам выжившей, ее три дня три дня держали в подвале и избивали.

Врачи считают, что среди погибших, с которыми им пришлось иметь дело, были и замученные.

Однажды соседи сообщили о мужчине, который был заперт в квартире. Когда врачи приехали, увидели тело мужчины на диване. Дворецкая говорит, что на теле умершего они обнаружили следы избиения прикладами возле сердца и правого виска:

«Можно было сказать сразу, что жертве связывали ноги и руки, кроме того, на половом органе мужчины были следы, словно его зажимали и прижигали. Мозг отказывается это воспринимать».

Обе медсестры подробно описывают случаи, с которыми они столкнулись: это и история пыток парня с психическим расстройством, и случай изнасилования, и по меньшей мере две казни.

В Снигиревке — как и в остальных оккупированных регионах Украины — российские войска арестовывали местных без доказательств, часто даже не объясняя причину задержания. Людей обвиняли в том, что они сотрудничают с украинской армией, политически поддерживают Украину или же просто имели дома украинский флаг. Иногда было достаточно указать, что родственник служит в Вооруженных силах Украины. Об этом могли сообщить местные коллаборационисты.

У нескольких медиков Снигиревской больницы также были родственники, которые воюют на фронте. В их случае россиянам об этом не указали ни коллеги, ни местные.

Через год после начала полномасштабной войны украинская прокуратура сообщила, что всего в городе Снигиревка и селах вокруг были обнаружены 27 тел погибших гражданских, в убийстве которых прокуратура Николаевской области подозревает российских военных.

***

Международное гуманитарное право требует от военных носить опознавательные знаки. Это важно, чтобы военное руководство в случае нарушения могло наказать виновного в военных преступлениях.

Российские военные, приходившие в больницу в Снигиревке, скрывали лица, носили балаклавы. Представлялись, как показалось сотрудникам, вымышленными именами. «Скажем, Максим» — говорили они. По словам руководства больницы, ротация россиян происходила каждые две недели, поэтому запомнить и идентифицировать захватчиков в течение девяти месяцев оккупации было сложно.

В целом команда The Reckoning Project исследовала сотни нарушений с участием российских военных и подконтрольных им боевиков так называемых «ДНР» и «ЛНР», которые не носили шевроны или другие знаки распознавания.

Казалось бы, сложно достичь правосудия, если нельзя идентифицировать виновников. Но аналитики и юристы The Reckoning Project, которые исследуют военные преступления, утверждают: системное отсутствие знаков распознавания указывает на то, что российское командование не планирует какие-либо дисциплинарные наказания в отношении своих солдат, а значит, фактически поощряет насилие, создавая среду безнаказанности и вседозволенности. Поэтому ответственность за преступления — на высшем руководстве армии РФ.

Все же в некоторых случаях можно было узнать, откуда происходили военные, стоявшие в Снигиревке. Некоторые упоминали города или регионы: Майкоп, Владимир, Дагестан, а также города Луганщины и Донетчины. Другие — имели позывные.

61-летняя Анна Ткачук, главный стоматолог больницы, вспоминает солдата с позывным Скала — самого жесткого из военных, с которым сталкивалась.

«Он садился за сестринский стол и начинал разряжать автомат».

Ткачук казалось, что Скала руководил так называемым «заградотрядом» — подразделением, которое контролировало других военных, чтобы те не сбежали. Солдаты, которые приходили к ней на лечение, делали это под его конвоем.

Анне Ткачук было особенно сложно. Стоматология расположена в отдельном корпусе больницы, поэтому дантистка по сути работала сама в четырехэтажном здании. Ее коллеги, младшие стоматологи, выехали еще в начале войны, Ткачук осталась одна, принимая иногда пять-шесть пациентов ежедневно.

В течение первого месяца помочь не могла и ее единственная ассистентка. Она жила в районе Снигиревки, который тогда постоянно обстреливали, поэтому женщина не могла добраться до работы.

Анна Ткачук из тех, кто ожидал большой войны России против Украины. И насколько могла — готовилась. Например, приобрела себе налобный фонарик, чтобы работать с ним, если не будет света.

Когда ей приходилось лечить российских военных, она порой не сдерживалась и отчитывала их на украинском, критиковала их взгляды, говорила о преступности действий. Вспоминает, как однажды лечила острую зубную боль солдату. После чего тот сказал: «Как я после этого смогу?..» До сих пор ей кажется, что он хотел сказать «Как я после этого смогу тебя убить?».

«Они приходили и жаловались, как им больно. Я же говорила, а разве нам не больно? Разве нам не больно, когда вы нас бомбите?». Однажды сказала одному из пациентов: «Вы нас грабите и убиваете, но вы ни за что не будете жить лучше. Вам надо уезжать и наводить порядок в собственной стране. Вы должны понять: чтобы жить так, как мы, наш народ горел на двух Майданах».

Когда мы спросили, как она нашла смелость так говорить с оккупантами, врач улыбнулась в ответ: «Может, потому что все боятся стоматологов?».

Анна Ткачук окончила Киевский медицинский институт, в столице живет ее дочь, тоже врач. С первых дней войны та в слезах умоляла мать уехать. Напрасно.

«Наше поколение так воспитали. В моем доме жили одни старики, они постоянно спрашивали: «У кого нам попросить таблетку? А если зуб заболит?». Поэтому я осталась вместе с ними», — объяснила она.

Когда Ткачук возвращалась с работы домой, а это несколько километров пешком, несла несколько бутылок с водой, которую набирала в больнице, чтобы поделиться с соседями.

***

Заведующая лабораторией Ольга Гоник привыкла кипятить воду на туристическом примусе. Она гордится тем, что ее коллектив нашел способ считать лейкоциты без электропитания. Лаборантки подсвечивали держатель микроскопа фонариком мобильного телефона.

Ольга показывает видео, записанное на телефон в августе 2022 года. На нем она и двое лаборанток, держа в руках сине-желтый флаг, отчитываются старшему коллеге, который вынужден был уехать:

«С момента оккупации, 19 марта, без света, работая на генераторе, мы сделали более 3500 анализов: 901 анализ крови, 814 анализов мочи, 368 анализов крови на глюкозу, 398 других анализов, 750 анализов Вассермана. Валентин Михайлович [Шмыгельский], мы ждём, когда вы вернётесь, когда Вооружённые силы Украины освободят нас от российских оккупантов, и вообще ждём возвращения всего нашего медицинского персонала, чтобы вместе отстроить Снигирёвку. И жить в свободной Украине. Слава Украине!».

Это видео, снятое накануне Дня Независимости Украины, не распространялось публично. В условиях, когда россияне угрожали медикам, если просто видели у них в кармане две ручки — желтую и синюю, работницы лаборатории записали обращение тайно. Они рисковали ради того, чтобы дать знать коллегам на «большой земле», что они не просто выполняют свою работу, помогая людям, но и остаются верными Украине.

Врачи продолжали получать украинские зарплаты, которые приходили на карточки. Хотя банкоматы в Снигиревке не работали, люди находили способ рассчитываться онлайн. Однажды медики услышали, как местные коллаборационисты жалуются, что больница до сих пор финансируется украинским государством, и это надо отменить.

Военные и квазиадминистрация начали давить на тогдашнего и.о. главврача Владимира Тодосенко, чтобы тот перерегистрировал заведение, отдав его под юрисдикцию России.

Четкой процедуры не существовало, Россия не внедрила систему управления регионом. Снигиревку, городок в Баштанском районе Николаевской области, и ее окрестности местная квазиадминистрация называла «Снигиревским уездом Херсонской губернии», ссылаясь на Министерство здравоохранения Херсонщины.

В современной России не существует таких административных единиц. Местным медикам казалось, что они оказались в повестях Гоголя.

В середине августа к Владимиру Тодосенко пришли представитель оккупационной власти Юрий Барбашов (коллаборационист, назначенный оккупантами мэром Снигиревки) и офицер ФСБ России. К тому времени Тодосенко уже знал ФСБ-шника. Тот не скрывал ни своего имени — Ярослав, ни того, что сам из Московской области, ни возраста — россиянин заметил, что они с Тодосенко ровесники. Барбашов и ФСБ-шник зашли в ординаторскую.

Двое вооруженных военных ждали за дверью. Это была пятница. По словам Владимира Тодесенко, российский военный сказал, что после выходных и.о. главного врача должен поехать в Херсон и в конце концов перерегистрировать больницу как российское учреждение. «Иначе — яма и расстрел».

Кроме Тодосенко в медучреждении в то время оставалось только двое врачей, но наибольший авторитет после Тодосенко имела главная медсестра Наталья Дворецкая. Даже учитывая оккупационную квазибюрократию он не мог представить, что такой сложный процесс, как перерегистрация больницы, может быть возложен на медсестру.

И.о. главного врача переспросил, может ли он уволиться и уехать. ФСБ-шник объяснил, что это не желательно, ведь Тодосенко давал клятву Гиппократа, но в случае такого решения тот должен предупредить так называемую местную администрацию.

Тодосенко решил в течение выходных уехать вместе с женой, которая работала акушером-гинекологом. Они понимали, что предупреждать россиян не стоит, но не могли не попрощаться с коллективом.

 

«Мы собрали коллектив, чтобы объяснить свои действия. Мы не могли просто сбежать. Но у нас не было выбора», — объясняли они и обещали вернуться как можно быстрее. Коллектив понял.

Семье Тодосенко понадобились несколько недель, чтобы безопасно добраться до Николаева: сначала Херсон, а дальше — фильтрационный пункт в Васильевке Запорожской области.

Как и надеялся Тодосенко, процедура перерегистрации затянулась на неопределенное время. Снигиревская больница так и не стала российской. Через девять месяцев оккупации, 10-го ноября 2022-го Вооруженные силы Украины освободили город.

13 марта 2023 года управление СБУ в Николаевской области сообщило о подозрении Юрию Барбашову. За пособничество государству-агрессору и коллаборационную деятельность ему грозит от 10 до 12 лет лишения свободы. Перед освобождением города он и двое его заместителей-коллаборационистов, Татьяна Мезина и Александр Ларченко, сбежали в оккупированный Крым. Сейчас все трое объявлены в розыск.

Хотя после освобождения в Снигиревке еще долго не было ни электричества, ни водоснабжения, регион остается заминированным и закрытым, семья Тодосенко в первые дни вернулась к работе в больнице. Ведь здесь критически не хватает врачей.

***

В течение последних трех месяцев оккупации заведением руководила главная медсестра Наталья Дворецкая. Напряжение в отношениях с россиянами росло.

«Они ненавидели и нас, и этот госпиталь. Когда начали поступать сигналы, что они скоро должны уйти, мы с Натальей Анатольевной [Дворецкой] подумали, что они оставили нас напоследок», — вспоминает Наталья Либеденко, главная хирургическая медсестра.

«Когда они в очередной раз пришли с обысками, то сказали, что им не нравилось, как мы себя ведем, что если в следующий раз наш персонал им не будет улыбаться, то будут гонять по городу голыми. Если бы оккупация длилась дольше, никого бы не помиловали, — считает Либеденко. И говорит о Дворецкой: «Она — наш герой», — объясняя, что та нашла способ сохранить больницу для людей.

Сама же Дворецкая признается, что ее семья постоянно уговаривала ее уехать, но она не могла этого сделать.

«Я всегда предупреждала коллектив о своих планах, но как-то вернулась на полчаса позже. Когда приехала, девушки были почти в слезах. Говорили: «Мы думали, что вы нас оставили». Когда люди приходили за лекарствами, хотите — верьте, хотите — нет, они целовали нам руки, говоря: «Спасибо, что остаетесь здесь». Это могли быть обычные таблетки — ацетаминофен или анальгин… Иногда им просто было важно, чтобы их выслушали», — говорит Дворецкая, объясняя свой выбор оставаться как нечто обыденное, само собой разумеющееся.

Дворецкая родилась в Воронеже, что в России, но в Снигиревке живет с пяти лет.

«Когда россияне увидели мой паспорт, спросили: «Ты из Воронежа? Разве тебя не устраивает наш «русский мир»?». Я сказала, что нет, потому что я знаю, что значит жить в свободной стране», — вспоминает она.

«Они утверждали, что нам промыли мозги, я же говорила, что мне жаль их. Я обращалась к ним: господи, если вы выживете, еще вспомните мои слова о том, какие вы зашоренные, насколько мало вы понимаете. Весь мир за нас. Весь мир против вас».

Тот разговор, который Дворецкая запомнила лучше всего, когда российский военный, предварительно прочитав Дворецкой лекцию о «братских народах», заметил, что пошел в армию, потому что ему нужны были деньги на лечение матери.

«Меня аж зацепило. Так, значит, ты пришел заработать на лечение собственной матери, убивая наших матерей? Где ваша человечность?! Где все это?»

Автор: Наталья Гуменюк

Фото: Анна Цигима

Украинская Правда