Дома у Виталия Шабунина: VIP-жилье первых лиц

Глава ЦПК Виталий Шабунин показывает журналистам Новое Время скандальный дом и рассказывает о собственной зарплате, «распиле грантов» и «сектантстве», которыми его упрекают. 

Виталий Шабунин возглавляет Центр противодействия коррупции — общественную организацию, по инициативе и усилиями которой в постмайданной Украине появились антикоррупционные органы, а сотни чиновников стали фигурантами антикоррупционных расследований.

В последние дни упреки в коррумпированности и сверхбыстром обогащении звучат в адрес самого 32-летнего антикоррупционера. Его упрекают высокой зарплатой и обвиняют в злоупотреблении грантовыми деньгами. В качестве главного доказательства коррумпированности Шабунина указывают на его недавно приобретенный дом под Киевом.

В конце апреля новое жилище Шабунина, который сам регулярно организовывает разнообразные антикоррупционные акции протеста, пикетировали.

Шабунин заявления о якобы приобретенном им дорогом особняке площадью 200 квадратных метров активно опровергает.

«Мой дом 120 кв. м, а не 200. Это проверяется двумя кликами в реестре недвижимости, который мы заставили открыть почти три года назад. Мой дом стоит 83 тыс. долл. (с кухней и техникой), а не 250 тыс. долл. Я об этом писал еще в сентябре прошлого года. Я удивлен количеством общих друзей с людьми, которые разгоняют эту СБУшную заказуху», — писал он в Facebook в конце апреля.

Поскольку тема наделала немало шума, мы предлагаем Шабунину показать его жилище на камеру, став участником проекта НВ VIP-жилье первых лиц. Он соглашается и несколько недель назад приглашает нас в гости. А сегодня, когда наконец выходит материал, успевает бросить линк на только что поданную им электронную декларацию.

Шабунин встречает нас утром возле станции метро Славутич. Его дом — в четырех километрах отсюда. Де-юре он стоит на территории села Гнидын Бориспольського района. Де-факто недалеко от дома Шабунина гудит Киев. Этот район также называют Дачи на Осокорках, он расположен на левом берегу Днепра, возле воды и Южного моста.

Я жил в квартирах всегда. 10-й этаж в Ровно, 9-й этаж на Борщаге. И всю жизнь я мечтал о доме, — рассказывает Виталий по дороге. — Это фактически единственная материальная мечта, которая у меня была. В дом въехали в ноябре 2016 года. Строили с весны. Почему так быстро? Это же пенобетон, газоблоки, а сверху пенопласт.

Я, конечно же, спрашиваю, откуда у антикоррупционера деньги на дом в Киеве. Шабунин отвечает, что часть средств выручил, продав двухкомнатную квартиру на столичной Борщаговке (35 тыс. долл.). Еще часть одолжили родители. Кроме этого он воспользовался рассрочкой платежей на материалы и услуги, долги по которым еще выплачивает. Дизайн помещения разрабатывала жена.

Заходим во двор. Забор невысокий, и возводить нечто большее хозяин не планирует. Наоборот — мечтает снять ограждение, чтобы двор был открыт, как в Канаде принято. В противоположность семья задумалась завести собаку, вероятно, овчарку.

Я вижу у дома молодой сад, посаженный только этой весной, и грядку с клубникой.

У дома нас ждут жена Шабунина Елена и дочь Соломия. Они приглашают в дом, разрешают все осматривать, включая ванную, душевую комнату и чердак. Жена только спрашивает, можем ли не публиковать фото из гардеробной, мол, она не успела все хорошо там сложить.

Дом светлый. В нем есть одна большая главная комната, которая объединила кухню, столовую, зал с камином и детскую игровую. И есть несколько меньших: это спальня хозяев, спальня родителей и детская. Еще в одном помещении — что-то среднее между бойлерной и хозяйственной каморкой, в ней же в углу стоит спортивный тренажер.

— Мы хотим, чтобы было максимально светло и просторно, — рассказывает Шабунин. — У нас был бюджет, который надо было выдержать. Для кухни брали простые панели. Была мечта — камин. И чтобы веранда была.

Отопление в доме индивидуальное, газовое. Самым дорогим месяцем в этом году для содержания дома был февраль: Шабунин уплатили 3 тыс. грн за газ и 200 грн за электричество.

Показывая дом, Шабунин рассказывает, что многое при строительстве не учел и хочет его усовершенствовать.

— Можно было немножко по-другому сделать. Потому что если несколько детей разного пола? – говорит он, признаваясь, что мечтает о трех малышах.

Я меняю тему и спрашиваю Шабунина, правда ли, что он пастор, и они с женой являются «членами секты» — недавно эту тему смаковали соцсети.

— Нет. Я член протестантской церкви, жена тоже. Я посещал протестантскую церковь еще в Киеве. Но так, чтобы стать членом Церкви — это в Киеве уже. Я принял водное крещение в 2009 году. Это межконфессиональная церковь, более протестантская — Церковь Народ Божий. Есть люди, которые не знают до сих пор, что протестанты — это христиане, наряду с католиками и православными. Даже не буду это объяснять. Это просто невежество какое-то, — отвечает он.

Шабунин приехал в Киев из Ровно. Там у его родителей была трехкомнатная квартира, и впоследствии его брат ее продал и переселил маму поближе к себе.

Студентом пятого курса Шабунин стал депутатом Ровенской местной рады от Нашей Украины, активно занимался политикой, работал с гражданской сетью Опора. Затем его команда выиграла грант на крупный проект по противодействию курению, и он приехал в Киев. Параллельно работал с народным депутатом Лесей Оробец, с которой познакомился на выборах в Закарпатье, где он мониторил работу штабов Нашей Украины в 2006-м.

Я спрашиваю, считает ли он себя политиком.

— Нет. Целью политика является получение максимальной политической власти, чтобы реализовать свое видение. Политическая власть — это или выборная должность, или должность в госслужбе. Я не претендую ни на первое, ни на второе. По крайней мере сейчас.

Однако я не отстаю. Спрашиваю, возможно, он просто не хочет ответственности, и легче «пилить гранты» и всех критиковать, как его часто упрекают. Он не теряется и отвечает, что за послереволюционные годы сделал со своей командой больше, чем многие политики.

Мы заставили принять 20 законов, создано Антикоррупционное бюро, Cпецпрокуратура, открыт ряд реестров и многое другое, — перечисляет он. Да, я бы хотел быстрее реализовывать свое видение. И это можно делать только с политического уровня, но не просто находясь в парламенте, а если есть непосредственное влияние на парламентское большинство. Сейчас в этой системе координат, очевидно, эффективность большая снаружи.

Я замечаю, что он мог бы тогда занять государственную должность — например, возглавить какой-то госдепартамент или принять участие в конкурсе на руководителя Охматдета.

— Какой департамент?! В Генпрокуратуре!? — эмоционально отвечает он. — Какой смысл? Ты расследуешь дело, выкладываешься, затем, хоп — и генпрокурор забирает это дело, отдает Матиосу, который его не расследует нормально. Какая в этом логика?

Кроме того, отмечает он, и в Охматдете, и в ГПУ нужен специалист: нельзя управлять ключевой детской больницей, не будучи врачом, а Генпрокуратурой — не будучи юристом.

— Все-таки генпрокурор должен быть юристом. Потому и такой результат, потому что он даже не может проверить сам, что ему тычут на подпись и ему руководитель следственной группы рассказывает о перспективе дела. Ибо, не будучи юристом, ты этого не можешь сделать, — говорит Шабунин, намекая на главного прокурора страны Юрия Луценко. За их перепалками в Фейсбуке сообщество следит каждый день.

Я рассматриваю дом и все же требую от него более конкретного ответа на вопрос, почему он не хочет нормальную должность в госструктуре. «Не хочешь, не хочешь …» — будто передразнивает он меня.

— Вопрос в том, откуда эффективнее делать изменения. Из власти это можно делать, только если ты непосредственно влияешь на ключевые решения. Представьте, я сейчас — член БПП, замглавы фракции. Это бы заставило БПП проголосовать за предложение по НАБУ или по изменениям в руководстве НАПК? Нет. Решение принимает президент Порошенко лично. И быть частью власти, где решения принимает один человек, у которого, очевидно, другие цели и ценности, чем у меня — какой смысл?

Он рассказывает, что однажды уже допустил такую ошибку — когда попытался пойти в парламент после революции Достоинства. Мол, мыслил эмоциями, а не холодной головой, и имел иллюзию, что политическая элита изменилась.

— Тогда казалось, что нельзя было не измениться, будучи на Майдане, — говорит он. — И там же они все были — Порошенко, Яценюк, Турчинов. И три года после Майдана доказали, что они не изменились.

Я отвечаю Шабунину, что многие воспринимают его сегодняшнюю деятельность как персональную травлю: что он выбирает жертву, и после того начинается робота по ней через Центр противодействия коррупции.

— Можно конкретно примеры жертв? — отвечает он вопросом на вопрос. — Председатель СБУ? Хорошая жертва. Генпрокурор? Попробуйте потравить генпрокурора. Президент? Кононенко? Я только «за» такой фронт работ. Присоединяйтесь все, кто хочет их травить и считает, что это очень легко и прикольно.

Он сам затрагивает тему грантов, которыми ему постоянно упрекают: мол, он тратит гранты на собственные нужды, и, собственно, так и стал владельцем дома в Киеве.

— Эта история с «распилом грантов», — начинает он. — Так и выигрывайте гранты! Это рынок. Каждая грантовая заявка — это конкурс с кучей документов, собеседованиями и доказательствами. Вперед! Побеждайте!

В общественном секторе, продолжает он, не хватает конкуренции и нормальных сильных команд. Немало общественных организаций получают деньги действительно на откровенно глупую работу. И проблема в этом, а не в том, что общественные организации — это коррумпированный сектор. Какие-то организации выигрывают дорогостоящие проекты и тратят годы на какие-то круглые столы, «разработку концепции изменений и разработки каких-то белых, зеленых, синих карт реформ и еще какой-то туфты реальной». И все это время люди получают зарплаты.

Сам ЦПК за 2,5 года после Майдана провел через Раду 20 законов. За это организацию ненавидит и сам сектор НГО, считает Шабунин.

— Потому что мы не год разрабатываем концепцию — мы за две недели пишем закон, и есть результат.

Сказав это, Шабунин советует посмотреть на сайте Центра противодействия коррупции, сколько стоит содержание организации. Но я спрашиваю о зарплате — в СМИ время от времени пишут о том, что как для антикоррупционеров у сотрудников ЦПК очень высокие зарплаты. Шабунин отвечает, что самые большие зарплаты у шести управленцев ЦПК — по 2000 долларов. Правление ЦПК, в которое они входят, представляет собой исполнительный орган и похоже на совет директоров.

Я спрашиваю, в каком виде сам Шабунин получает вознаграждение — в валюте, в конверте и т.д.? Он в ответ шутит:

— Звонят мне из посольства, говорят: «Виталий Викторович, у нас для вас есть депеша». Я прихожу в посольство. Из-за забора выглядывает агент ЦРУ в шляпе, смотрит, это я. И передает мне кейс с кэшем, — иронизирует Шабунин и добавляет: Есть счет организации, на который приходят деньги, иногда в инвалюте, и преимущественно это гривня. Та небольшая часть, которая приходит в валюте, конвертируется по нацбанковскому курсу. Никто не получает в долларах, только в гривне. Конвертов нету. У меня зарплата 2000 долларов. Я бы хотел больше, конечно, но мне хватает.

Сам Центр противодействия коррупции представляет собой уже довольно раскрученный бренд, поэтому я спрашиваю Шабунина о будущем ЦПК и вероятностии превращения организации в политическую партию.

— ЦПК никогда не будет партией, — отвечает он. — Это общественная организация, которая имеет репутацию. Ее цель — влиять на власть. Миссия — противодействие высшей политической коррупции, а именно сделать так, чтобы в Украине ответственность за топ-коррупционные преступления стала необратимой. Ответственность — это посадка в тюрьму и конфискация имущества.

Я спрашиваю об имуществе самого Шабунина, в частности о том, почему он не выступал против законодательных изменений, которые обязывают антикоррупционеров публично открыть свое состояние.

— Моя декларация за 2015 год — публичная. Будет таковой и информация о доходах за 2016 год. Налоговая декларация мной тоже сдается уже много лет. Это просто разные истории: налоговая декларация и декларация о доходах государственных служащих. У нас все деньги белые. Я, отчитываясь за гранты перед американскими правоохранительными органами, пожалуй, отчитываюсь так, как я никогда не буду отчитываться перед украинскими. Им и не снилось, как нас проверяют. Поэтому нам отчитаться — нет проблем. Но это такой удар по украинскому имиджу снаружи. Нет ни одной страны в мире с таким регулированием. Даже в России такого нет. В России декларируют юридические лица. А в Украине — физические лица, еще и по форме государственных служащих.

Я думал, что Порошенко такие изменения не позволит, ведь он — экс-министр МИД, он понимает, как это будет использовано против него пророссийской пропагандой. Речь пойдет о том, что в Украине закон против общественных организаций хуже, чем в России. Это очень поняла тема для раскрутки на Западе: «Так что же это за демократия, если они свои общественные организации так щемят?». Может, президент не вчитывался в сами правки, я не знаю. Но то, что без его санкций такую дурь нельзя было принять — 100%.

Пока мы разговариваем с Шабуниным, его дочь постоянно пытается привлечь внимание взрослых, показывает игрушки и книги.

Шабунину пора идти, он едет в командировку. Жена собирает ему обед с собой.

Уже выходя из дома, я замечаю какой-то толстый провод из стены.

— Там будет картина из янтаря, — говорит Елена, смеясь.

К моему искреннему удивлению, почему из янтаря, она шутит, что говорят, будто все ровенские такое должны иметь, а Виталий — из Ровно. Однако, к моему облегчению, выясняется, что на месте проволоки на самом деле должен быть кондиционер, но его еще не приобрели.

В автомобиль Шабуниных сесть сразу не получается: дочь собирает с собой все игрушки, параллельно пытаясь «подправить» что-то на клумбе и подбежать к забору посмотреть, как у соседей во дворе ходят куры.

Делаем «фото на память» в доме Шабуниных. И отправляемся все вместе до ближайшей станции метрополитена. Там жена Шабунина пересаживается за руль автомобиля, а Виталий едет дальше с нами на метро. Напоследок он успевает бросить еще одну шутку:

— Распространяется информация о том, что наш дом — 200 квадратов, а он — 120. Утверждают, что он стоит 250 000 долларов, а он стоит 83000 плюс 18 — за землю, шесть соток. Я за 160-170 тысяч долларов отдам дом первому, кто мне эти деньги принесет, — шутит он.

 

 

Фото – Наталья Кравчук

Оформление – Виктория Примак